| Отель-Дьё в Боне |
[Jun. 2nd, 2004|11:20 am]
dkphoto
|
Свой рассказ о старинном городке Боне (Beaune), считающемся столицей виноделия Бургундии, я начну с одной из основных его достопримечательностей. Нет, это не винные подвалы, тему которых я думаю поднять во втором альбоме об этом городе. Речь пойдет о знаменитом хосписе Бона, называемом также Отелем-Дьё (Божьим домом), – средневековой общественной больнице-приюте.
Роскошное готическое крыльцо, равно как и весь комплекс зданий, – отнюдь не новодел. Начало хосписам было положено еще до окончания Столетней войны – в 1443 году. В то время Бон, находившийся на территории, где поочередно хозяйничали то армия великого герцога Бургундского, то французского короля, то англичане, неоднократно разорялся и впал в крайнюю нищету. Хроники сообщают, что три четверти горожан утратили все средства к существованию. Чтобы хоть как-то улучшить ситуацию, которую сейчас назвали бы гуманитарной катастрофой, Николя Ролен (Nicolas Rolin) (кстати, он изображен на известной картине Яна ван Эйка, выставленной в Лувре), канцлер бургундского герцога Филиппа III Доброго (Philippe-le-Bon) (1396–1467), организовал строительство богадельни для бедняков. В этом ему активно помогала жена – Гуйон де Салинь (Guigone de Saline). Не ограничившись одной только постройкой, супруги завещали Отелю-Дьё ежегодное содержание в виде доходов с принадлежащих им виноградников и солеварен.
Просторный внутренний двор Отеля-Дьё, пожалуй, является наиболее известным, можно даже сказать, каноническим видом этого хосписа. Крыши выложены традиционной красочной керамической плиткой, складывающейся в типичный для Бургундии яркий геометрический рисунок. Я уже показывал подобные кровли в столице этой исторической области – Дижоне.
Изнутри, со стороны двора, вход производит еще более величественное впечатление. Впрочем, снаружи все главное здание выглядит суровым и более похожим на крепость, чей суровый лаконичный облик разнообразят лишь готические шпили. Учитывая эпоху постройки, удивляться такому решению не приходится – в случае необходимости в таком здании вполне можно было удерживать оборону.
Под крытыми галереями скрываются низкие двери, ведущие во внутренние помещения.
Идея организации Божьего дома возникла у Николя Ролена в годы его жизни во Фландрии, сюзеренами которой являлись великие герцоги Бургундские. В этой богатой провинции уже давно существовали так называемые дворцы для бедных, служащие одновременно и больницами для неимущих, и домами призрения. Собственно, даже знаменитый парижский Отель-Дьё появился еще в 651 году.
Самый обширный зал хосписа называется залом Бедняков. Его длина достигает полсотни метров при ширине в 14 и высоте аж в 16 метров. Он был достроен в 1452 году и с тех пор претерпел лишь минимальные изменения. Удивляться довольно богатому декору благотворительного заведения не стоит – канцлер и его супруга уделяли большое внимание художественному оформлению Отеля-Дьё и наняли значительное число мастеров-отделочников. И мозаика пола, и ярко разукрашенные подпотолочные балки – их работа.
Своды заслуживают отдельного упоминания. Крыша изнутри напоминает перевернутый корпус корабля (как и у собора Нотр-Дам де Грас в Онфлёре). Честно говоря, не вполне понимаю, почему был использован этот прием. Если в Нормандии мастеров по возведению сводов, перекрывающих крупные здания, имелось куда меньше, чем опытных кораблестроителей, то в Бургундии ситуация наверняка была обратной.
Красочные драконы на балках должны символизировать чудовищ ада. Наверное, вполне логичный декор для средневековой больницы – шансы на выздоровления при тогдашнем уровне развития медицины были не слишком велики, так что пациентам стоило более думать о душе, нежели об обреченном теле.
Если я ничего не путаю, медицинское учреждение располагалось в Отеле-Дье до 1971 года, когда его окончательно перевели в одну из новых крупных больниц. После этого средневековый хоспис был полностью превращен в музей. Однако часть помещений стала храмом истории значительно раньше. В частности я нашел упоминание о том, что залу Бедняков вернули его первоначальный облик еще в 1875 году. В основном это касалось не стен, плитки пола или подпотолочных балок, которые и так не подвергались модернизации, а мебели. Насколько я понимаю, стоящие сейчас в зале кровати сделаны по образцу и подобию средневековых. Тем не менее интерьер воссоздан не полностью. В частности, известно, что у каждой кровати стоял сундук для личных вещей пациента.
Может вызвать удивление небольшая длина ложа – современный человек среднего роста едва ли смог бы на нем свободно вытянуться, не сгибая ноги в коленях. Впрочем, все объясняется просто: пять с половиной столетий назад люди были значительно мельче, чем теперь.
Куда сильнее меня удивило то, как в принципе неэффективно использовался объем помещения, где в итоге стояло лишь около трех десятков кроватей. Можно, конечно вспомнить, что в прежние времена вовсе не считалось зазорным укладывать на одно ложе и трех больных, коль они хоть как-то помещались по ширине. Однако насколько это было допустимым в заведении, о котором пеклась канцлерская чета, сказать сложно. Впрочем, стоит заметить, что Отель-Дьё расширялся, он вовсе не исчерпывается одним только залом Бедняков.
Мне осталось добавить, что раньше тут стояли также столы и скамьи, которые сдвигались к центру помещения при приеме пациентами пищи.
К залу Бедняков примыкает, а точнее составляет с ним единое целое капелла – церковь для персонала и больных.
Бронзовая плита на полу в центре часовни связана с именем Гуйон де Салинь. Вот только я не вполне уверен: не то под плитой погребены останки жены канцлера, не то плита является только своего рода средневековой мемориальной табличкой. Я склоняюсь к первой версии, хотя удивляет то, что де Салинь погребена отдельно от супруга, скончавшегося восемью годами ранее – в 1462 году.
Вообще же объединение больничной палаты с капеллой является весьма остроумным решением средневекового архитектора. Таким образом даже лежачие больные могли присутствовать на службах, не покидая своих кроватей.
В другую палату, предназначенную уже для состоятельных пациентов, готовых вносить плату за лечение, можно попасть только через галерею, проходящую вдоль внутреннего двора.
Судя по стенам, эта часть комплекса хосписа едва ли многим моложе только что осмотренной. Я затрудняюсь сказать, как использовались эти помещения до XVII столетия, возможно, раньше тут тоже находились палаты для неимущих.
Тем не менее с 1645 года зал Св. Гуго, выражаясь современным языком, был отдан коммерческим клиентам. Этот шаг благотворительного заведения был воспринят современниками неоднозначно, но Отель-Дьё тогда остро нуждался в средствах – покровители не хотели или оказались не в состоянии покрывать своими пожертвованиями нужды хосписа. Вообще-то Отель-Дьё финансировался и казной, однако этих денег, очевидно, все равно не хватало.
Стены украшены одиннадцатью полотнами. Девять из них принадлежат кисти парижского художника XVII века Исаака Муайона и изображают чудеса христовы. На двух других фигурирует Св. Гуго в облачении епископа и монаха-картезианца. На одной он воскрешает двух детей, на другой – творит некое чудо в купальне Вифезде.
В комнате не только воссозданы интерьеры трехсотпятидесятилетней давности, но и расставлены манекены, помогающие лучше представить быт больницы того давнего времени.
Кровати опять-таки удивляют малой длиной, особенно в сравнении с размерами подушек. Подозреваю, что это намек на псевдомедицинскую моду второй половины XVII столетия, согласно которой считалось, что для здоровья лучше всего спать в положении полулежа. Тут можно вспомнить, скажем, короткую кровать Петра I во дворце Монплезир в Петергофе, а ведь первый российский император отличался немалым ростом!
С палатой для состоятельных пациентов граничит зал Св. Николя. В старину тут располагалось отделение для умирающих. Здесь стояла дюжина кроватей, причем изначально женщины и мужчины лежали в одном помещении. Это привело в негодование Людовика XIV (Louis XIV) (р. 1638–1715, прав. 1643–1715), посетившего Бон в 1658 году. Он значительно увеличил сумму ежегодных государственных ассигнований на содержание хосписа, с тем чтобы отделить разнополых больных. Впоследствии этот зал перестраивался, причем его современный вид относится ко второй половине XVIII столетия.
Я так и не понял, каким целям служил башнеобразный выступ с окошком. Может быть, он использовался для деликатного наблюдения за палатой? У этого выступа, кстати, есть симметричный брат-двойник на противоположной стене.
И еще я вычитал, что пол в этом помещении в старину мыли, просто закачивая речную воду, которая, уходя в специальные стоки, уносила с собой нечистоты и мусор.
А вот мебель в зале Св. Николя не сохранилась и не воссоздавалась. Вместо этого тут выставлены различные экспонаты, так или иначе связанные с историей Отеля-Дьё.
С трудом представляю себе, сколько усилий и дров приходилось тратить на обогрев залов хосписа даже мягкой французской зимой.
Интерьеры больничной кухни воспроизводят ее облик конца XIX столетия. Впрочем, огромный двухтрубный готический камин был сложен еще в Средние века.
А вот массивная плита уже не оригинальная – сто лет назад она служила в одном из местных ресторанов. Однако реставраторы, ориентируясь по сохранившимся фотографиям, пришли к выводу, что она в целом очень похожа на свою сестру, стоявшую на кухне хосписа в конце XIX века.
Больничная аптека. Здесь не только хранили и выдавали лекарства, но и занимались их изготовлением – совершенно обычная практика как для Средневековья, так и для Нового времени.
Интерьеры обеих небольших комнат, составляющих аптеку, относятся преимущественно к XVIII столетию.
Через окно открывается вид на какой-то прилегающий к комплексу хосписа.
Зал Св. Людовика изначально выполнял роль гумна, затем тут ставили бочки с созревающим вином, а в начале XIX века помещение превратили в пекарню, где выпекался хлеб, раздаваемый нуждающимся у ворот Отеля-Дьё.
Сейчас в зале выставлена коллекция старинной мебели в бургундском стиле (в основном сундуков) и гобеленов XVI–XVII веков.
В соседнем помещении, специально затемненном для пущей сохранности красок, выставлен огромный алтарь, написанный в XV веке фламандским живописцем Рогиром Ван дер Вейденом (Rogier Van der Weyden) по заказу канцлера Ролена. Кстати, здесь на внешней стороне полиптиха слева можно видеть самого Ролена, а справа – его жену.
Вот и все, что я хотел рассказать об Отеле-Дьё. Но, прощаясь со средневековым Божьим домом, я не прощаюсь с Боном. |
|
|
