| Моя Москва |
[Mar. 31st, 2010|07:03 pm]
dkphoto
|
Сразу хочу предостеречь читателя, что вопреки обыкновению ниже я поведу речь не об исторических достопримечательностях столицы и даже не о современном облике города. Я покажу его через субъективную призму своего восприятия и личных воспоминаний, что может быть интересным далеко не для всех. Фотографии тут тоже будут не слишком впечатляющие – частью из ранних цифровых, а частью вообще из числа сделанных пленочной «мыльницей».
Так уж сложилось, что я, урожденный дальневосточник, впервые побывал в Москве уже в подростковом возрасте. Когда в начальных классах родители заполняли придуманные в школе дневники летних каникул, где среди прочего предполагалось указывать запланированные места отдыха, отец, как истинный инженер, рационализировал этот процесс. Он вписывал во все соответствующие графы аббревиатуру «ГДР». Она подразумевала триумвират города, дачи и поездок на рыбалку. Точности формулировок ради нужно отметить, что в рыбалке я никого участия не принимал; правильнее было бы вести речь о прогулках по Амуру и многочисленным протокам на семейном катере.
Помню, одноклассница, каждое лето летавшая с родителями на запад СССР, поинтересовавшись расшифровкой аббревиатуры, только сморщила нос, видимо, со смесью жалости к убогости моего досуга и гордости за свои достижения опытной путешественницы. Но я не обижался, ибо и такие свои каникулы воспринимал с неизменным удовольствием.
До рубежа 80-х и 90-х годов мой опыт дальних путешествий исчерпывался поездкой с родителями во Владивосток, имевшей место еще в детсадовском возрасте. Лишь незадолго до своего двенадцатилетия я впервые совершил полет на самолете (совсем недалеко – к родственникам в шахтерский поселок Чегдомын), который вызвал у меня столь бурный восторг, что бабушка, планировавшая обратную дорогу на поезде, согласилась вновь купить авиабилеты. На следующий год я путешествовал по Амуру с другой бабушкой и к другим родственникам, проживающим в деревне Сусанино на Нижнем Амуре. Конечно, поездка на теплоходе и судне на подводных крыльях не могла сравниться с удивительными ощущениями полета, когда мир под крылом из реального сначала превращается в игрушечный, а потом и вовсе исчезает, слившись в единое пятнистое полотно… Испытать эти ощущения вновь я смог еще через год, когда мы с родителями в качестве туристов летали в Узбекистан. Вот там-то, наверное, я и обнаружил в себе просыпавшуюся любовь к познавательным путешествиям.
Впервые в Москву я попал в 1993 году, причем не на самолете, а поезде, прибывшем к платформе Ленинградского вокзала. Тогда мы с родителями сначала две недели провели в профилактории под Петербургом (почти ежедневно выбираясь в город на электричке), а потом еще две недели – в санатории под Москвой. В столицу я прибыл первого сентября. Пожалуй, то был самый запоминающийся День знаний в моей жизни – я наслаждался длинными каникулами в то время как мои одноклассники убирали на колхозных полях под Хабаровском морковку. Скорее, правда, делали вид, что убирают – у нас была хорошо отработана технология втаптывания моркови в вязкую грязь грядок и перетаскивания мешков с собранным корнеплодом с соседних участков (тем самым советские, ну, постсоветские, школьники наглядно доказывали тезис о непродуктивности рабского труда). Но я опять отвлекся.
Для нас главный недостаток подмосковного санатория «Москвич», несмотря на всю его ведомственную роскошь (он входил в систему ФСБ), заключался в удаленном расположении и отсутствии регулярного пассажирского сообщения с ближайшей станцией электрички. Для отдыхающих жителей столицы, наверное, это было лишь достоинством, но не для хабаровчан, которых в принципе более интересовал город. Единственной связующей нитью являлся экскурсионный автобус, попасть на который даже на экскурсию было непросто – слишком уж много оказывалось желающих просто доехать на нем до Москвы. Таким образом в 1993 году мое знакомство со столицей ограничилось Красной площадью, Кремлем, Коломенским, Третьяковской галереей, Новодевичьим кладбищем и видами отдельных улиц, наблюдаемых через окно автобуса.
Менее чем через год – в апреле 1994 года – я вновь оказался в столице, даже дважды, однако не более чем проездом – основной целью путешествия был Петербург, куда я проследовал с подмосковного аэродрома Чкаловский и в обратном порядке. Знакомство со столицей в тот раз оказалось еще лаконичнее.
Следующий визит в Москву был совершен уже в студенческую пору, летом 1997 года, и вновь это был транзит, только разнообразия ради из Сочи в Хабаровск. Увиденное исчерпывалось южной окраиной города, куда шел автобус из Внуково, метро и окрестностями в принципе уже немного знакомой площади Трех вокзалов.
Затем в моих отношениях с Москвой последовал перерыв протяженностью без малого в пять лет.
Если бы мне еще в 2001 году сказали, что я буду столь часто летать в Москву, что у самого создастся впечатление, будто я из нее вообще не вылезаю, едва ли такие слова были бы приняты мною на веру. Однако так уж сложилось, что в январе 2002 года начался мой продолжительный роман с этим городом.
Основой для него стали многочисленные служебные командировки, в которые я летал порою по три раза в месяц. Чаще, впрочем, один–два, так как банально уставал от столь частных перелетов. Получалось, что в среднем в месяц я проводил в воздухе около полутора суток чистого времени, но мне, любителю авиаперелетов, это было лишь в радость. В радость была и полная самостоятельность, с которой я тогда, наверное, еще не слишком освоился.
Отлично помню первый в новой жизни перелет в Москву. Дело было в середине января и, видимо, в продаже не оказалось билетов экономического класса, поэтому в одну сторону приглашающая организация приобрела билет бизнес-класса. Тогда хабаровская авиакомпания «Дальавиа», к нынешнему моменту давно уже развалившаяся, находилась на восходящей своего развития. На борту новенького Ту-214 меня встретили бокалом шампанского, на обед среди прочего предложили осетрину (которую я не особенно люблю, но выбрал уже потому, что она, как мне тогда казалось, лучше вписывалсь в роскошь перелета), черную икру и т.п. Кстати, как сейчас помню, билет тот (в одну сторону) стоил около девяти тысяч рублей, а перелет в экономе (так называемый полный экономический класс) обходился тогда где-то в пять с половиной тысяч.
Я знал, что от аэропорта «Домодедово» до метро должны ходить автобусы, но где именно находится их остановка, имел лишь самое приблизительное представление, а, выражаясь не столь витиевато, зато точно, не знал совершенно. Обратиться к стюардессе с подобным вопросом я не решился – сказались комплексы, связанные с перелетом в бизнес-классе. При такой глупости совершенно не стоит удивляться тому, что я нарвался на бомбилу. Разум понимал, конечно, что 40 рублей за «доехать до Москвы недорого» – это подозрительно дешево, но чем я тогда думал – для самого до сих пор остается загадочной тайной.
Бомбила, похоже, сам был не слишком опытен и уверен в себе, так что довольно скоро дал мне понять, что 40 рублей – это цена километра, и начал вступать в переговоры. После этого у меня хоть как-то включились мозги и начался торг. Договорились мы до того, что он довозит меня до МКАД, там сам ловит мне машину до отеля не дороже трехсот рублей, а я отдаю за все про все тысячу пятьдесят целковых. К счастью, приключения тем ограничились. Правда, в итоге я лишился трети той суммы (не считая отложенной на проживание в гостинице), которой располагал на покорение столицы сроком в три дня, и прокатился по сумасшедшей для такси того времени цене на двух ржавых драндулетах. Сейчас, слову, тот же маршрут на цивилизованном такси от стойки обойдется несколько дороже. А бомбилу я потом еще неоднократно встречал в «Домодедово», он меня тоже узнавал и даже имел наивность что-то канючить про скидку для постоянных клиентов. На ошибках я учился довольно быстро и осваивал сначала маршрутки до метро, потом пустили «Аэроэкспресс» до Павелецкого вокзала, а затем мне стало по карману нормальное такси.
Снимок своего рода исторический. Это первый хот-спот, то есть публичная зона беспроводного доступа в Интернет, открытая в «Домодедово» в 2003 году. Тогда она (еще стандарта 802.11b) охватывала только один зал, но в течение нескольких лет сразу несколько провайдеров развернули свои сети по всему терминалу. У меня потом вошло в привычку коротать время перед вылетом в одном уютном кафе, где имелись силовые розетки для посетителей, сидя в Интернете, заедая его куском какого-нибудь вкусного торта.
Поскольку первый раз самостоятельно я летел в Москву в январе, мне даже в голову не пришло задуматься о форме верхней одежды. От большого ума я отправился в командировку в том же, в чем ходил тогда зимой в Хабаровске. Это были длинная тяжелая турецкая дубленка, норковая шапка и тяжелые ботинки. Когда самолет произвел посадку, в иллюминатор настукивал мелкий дождик, а температура за бортом оказалась чуть выше нуля. В общем, ни у кого, конечно, при взгляде на меня не оставалось ни капли сомнений в том, что прибыл я откуда-то из дремучих дебрей за Уралом. Среди всего прочего мой наряд оказался страшно неудобным. В метро от меня, наверное, вообще валил пар, но и на улице находиться в меховой шапке не было решительно никакой возможности. Так и ходил, таская ее в руке и распахнув дубленку.
Конечно, со следующей командировки я стал одеваться куда более уместно. Длинную же дубленку постепенно перестал носить и в Хабаровске, хотя она по-прежнему висит в чехле где-то в недрах большого шкафа.
Антуража ради выкладываю фотографию с одного из первых мероприятий, которые я посетил в столице. За столом сидит замечательный человек, известный в широких профессиональных кругах как Сан Саныч. В советское время он, кстати, являлся корреспондентом «Известий» в США, что само по себе говорит о многом. Ничуть не покривив душой, могу признать, что я очень многим ему обязан в профессиональном плане.
Легендарный, но давно уже канувший в лету «Комтек», сначала поразивший меня обилием потрясающих экспонатов многочисленных стендов. Между тем уже тогда отдельные эксперты высказывали соображения, что все выставки сферы информационных технологий ждут трудные времена. Однако в 2002 году я им не верил. И уж тем более мало кто мог в то время предположить, что золотой век ИТ-журналистики окажется не столь уж долгим. Впрочем, то, что сейчас можно называть золотым веком отрасли, тогда воспринималось естественным положением вещей.
За несколько лет московских командировок я облюбовал две гостиницы – «Россию», расположенную в самом сердце столицы напротив Кремля, и «Измайлово Бета», которая хоть и не могла похвастаться уникальным местонахождением, зато при прочих равных отличалась более демократичными ценами. Конечно, я перепробовал и другие отели, но сердце мое навеки отдано именно «России», тем более что ее давно уже нет.
Вид из окна стандартного номера восточного корпуса. Первое время, пока у меня не было денег на более дорогое размещение, я часто любовался такой картиной, сидя перед широким окном.
Справа можно различить знаменитую высотку на Котельнической набережной.
Вот она же, но только при взгляде из номера южного корпуса «России». А рядом текут воды Москвы-реки, кажущейся поразительно узкой после Амура, и поразительно плотные после хабаровских улиц потоки машин. На переднем плане можно наблюдать пережившую все перипетии, начиная с XV века, церковь Зачатия Анны в Углу. Она-то отлично знает, что энергичная суета вокруг суть тлен.
Часть интерьера номера гостиницы «Украина». Высокие потолки с лепниной, тяжелые люстры, ковровые дорожки, массивная солидная мебель, паркет, безликая одноцветная плитка на стенах ванной комнаты – будто декорации фильма из жизни партийных функционеров прошлого века, весьма атмосферно. Один раз остановиться там было интересно, но второй раз уже не захотелось: и от метро далековато, и с выходом в Интернет непросто, и завтраки не фонтан, и цены высоковаты.
В «Измайловской» я всегда предпочитал верхние этажи. Из четырех корпусов, как я уже упоминал выше, обычно выбирал «Бета», где номера повышенной комфортности находились как раз под самой крышей.
Какие великолепные оттуда открывались картины рассветов!
За что я люблю летать с востока на запад, так это за лишние часы, подаренные дню. Вылетая из Хабаровска около полудня и проведя в кресле самолета восемь часов, я оказывался в Москве в 13:00. Из-за смены часовых поясов сутки увеличивались до 31 часа. Как же много можно успеть сделать за такой день! В самолете я умудрялся и поработать, и почитать, а в столицу прибывал все равно полным молодых сил и с удовольствием погружался в суету мегаполиса. Ко сну, конечно, начинало клонить довольно рано, но с этим я успешно справлялся и нередко отправлялся спать уже за полночь, когда в Хабаровске разгорался новый рабочий день.
Зато и по утрам в Москве я, привыкший к иному ритму, просыпался очень рано, зачастую садился за работу еще до пяти часов утра, когда за окном погруженный в вату предрассветных сумерек город был непривычно тих.
Буквально на моих глазах начиналось его пробуждение и преображение. Фары одиноких машин начинали сливаться в сплошной поток, к метро тянулись вереницы людей, высыпавших из многочисленных автобусов, приходящих откуда-то из-за пределов Москвы, воздух наполнялся неясным, но постоянным гулом огромного города.
В 2003 году один мой знакомый, начальник тестовой лаборатории уважаемого издательского дома, с негодованием отверг мое предположение, будто он ездит на работу на метро. Всего через три года в ответ на аналогичный вопрос он пробурчал, что если отправится в офис на машине, то на эту дорогу потратит аккурат половину рабочего дня. Метро уже перестало быть показателем статуса – столь забиты надземные дороги. Однако года так с 2005-го я стал отмечать подлинные пробки и под землей, то были уже скопления не машин, но людей. Отчетливо коллапс, к которому идет транспортная система столицы, я ощутил на собственной шкуре отнюдь не тогда, когда опаздывал в такси на самолет. Да, случалось и такое, тогда я выпрыгивал из машины у ближайшей станции метрополитена, ехал до конечной, а потом врывался в уходящую в аэропорт маршрутку. Это мелочи. Куда неприятнее было еще до наступления часа пик оказаться в людской пробке у эскалатора на «Ленинском проспекте», когда путь от входа на станцию до платформы занял больше двадцати минут.
В целом же московское метро мне, путь и кивают на мой плебейский вкус, нравится, по крайней мере если отрешиться от толп. Довольно скоро я научился стоять всю поездку, не держась за поручень, балансируя только на ногах, что почему-то счел признаком настоящего москвича. Хуже другое, через некоторое время я стал замечать, как меня начинают раздражать люди, громко болтающие в вагоне. Вот это уже, наверное, более характерный признак жителя города, где в общественном транспорте чаще всего хранят мрачное молчание, сидят, уткнувшись в книги, или с закрытыми глазами слушают разнокалиберные плееры. Ну что ж, вскоре и я обзавелся КПК, который позволял читать книги и слушать музыку одновременно. А еще чуть позже я уже держал в голове большую часть схемы нужных мне подземных линий.
Помню, в 2002 году, когда у меня был кирпичеобразный мобильный аппарат уже тогда порядком подзабытого в Москве стандарта D-AMPS, а операторы сотовой связи еще не установили свои ретрансляторы на большинстве станций даже внутри кольца, я не раз встречал недоуменные взгляды при разговоре по телефону в переходах, где GSM-трубки не брали в принципе. Пару раз я даже толкал любопытствующим короткие лекции про разницу в длинах волн и следующие из этого отличия затухания сигналов в преграде.
В свете ограниченности бюджета я сначала осваивал питание в «Макдональдсе» (который, кстати, весьма приглянулся и в целом в очень дозированных количествах нравится до сих пор, особенно по сравнению с хабаровским фастфудом), «Крошке-картошке», а то и просто покупал пирожки в магазине близ гостиницы. Потом постепенно перешел на кафе, а затем и вовсе на рестораны. Конечно, в особо пафосные места я даже в лучшие годы заглядывал редко, но к сыру бри, пармской ветчине (не в последнюю очередь благодаря профессиональному клубу, в котором имел честь состоять) и французскому белому вину пристрастился отнюдь не в Европе, а в столице нашей Родины. Чуть позже, однако, прикипел к сетевому «Му-му» (по принципу «дешево и сердито»), а хорошее вино с бри предпочел употреблять уже дома.
Первое время из командировок как экзотику я захватывал в багаже домой гамбургеры и пирожки из упомянутого «Макдольдса», потом перешел на конфеты (благодаря чему четко различал, где в Хабаровске продают подделки) и лишь позже – на вино из «Ашана». Но командировки становились все более редкими, задерживаться в Москве сверх служебной необходимости, как прежде, мне уже не хотелось, и я стал летать налегке и безо всякой провизии, в самом тяжелом случае с трудом запихивая в ручную кладь книги из «Библио-глобуса».
Первые несколько лет я, как сказано выше, старался задержаться в Москве не на два–три дня, а чуть ли не на неделю, благо такой срок вполне можно было работать удаленно. Деньги на гостиницу порою наскребал со скрипом, но слишком велики были соблазны большого города. В итоге даже сложилась несколько странноватая система, при которой в Хабаровске я лишь работал чуть ли не затворником, а гулял, развлекался, общался с людьми и вел активную жизнь преимущественно в Москве.
Правильно говорят, что путешествия значительно раздвигают горизонты мировоззрения и избавляют от многих стереотипов. А последних в отношении Москвы и москвичей у меня до 2002 года хватало. Забавно, что многие из них если не по содержанию, так по стилю были весьма близки к комичным, но бесконечно далеким от истины клише, какими считающиеся популярными отечественные комики часто любят наделять иностранцев, главным образом американцев. Довольно быстро я понял, что в столице далеко не все дорого и круто, а жители этого города – обычные люди. Да, у них получше с работой, ее значительно проще найти и она выше оплачивается, товары в магазинах куда разнообразнее и обычно дешевле, по крайней мере чем на Дальнем Востоке, а путешествовать из Москвы куда проще – Европа-то под боком, не говоря уже о Египте–Турции! Но за это приходится расплачиваться высокой ценой пресловутого квадратного метра, вечными пробками, постоянной слякотью в межсезонье, часто затянутым облаками солнцем, дорогими услугами… Баланс, наверное, все равно складывается не в пользу провинции, поэтому я (надо сказать, не более чем гипотетически) даже подумывал о том, чтобы перебраться в столицу. Но на самом деле если дома есть хорошая работа и перспективы, жить лучше все-таки дома.
Еще за все годы я так и не смог понять, почему молвой принято приписывать москвичам аканье. Мое ухо категорически отказывается его замечать, что наводит на мысли не то о проблемах со слухом, не то о допущенных молвой гиперболах.
Люблю я один анекдот: «Национализм – это когда одно полено называет второе чуркой». Наверное, мы на своем Дальнем Востоке редко сталкиваемся с проблемами многонациональности, хотя кого у нас только нет, включая китайцев. Может быть, помогает то, что концентрация лиц кавказской национальности на востоке страны куда ниже, чем в Москве, однако присущего столице негативного отношения к последним у нас в общем нет. Я вроде бы продолжаю считать, будто национальность – это вторично, куда важнее то, каков сам конкретный человек. И среди славян знаю немало весьма несимпатичных типов, и в Британии встречал пренеприятнейших белых националистов. Вместе с тем какие-то зачатки расизма во мне, возможно, имеются, причем вынес их я преимущественно из Штатов: отчасти благодаря личному опыту (забрел как-то в цветной квартал), но в куда в большей степени из рассказов живущих в Северной Америке и Европе знакомых. Впрочем, на Дальнем Востоке подобный расизм невостребован, так как народы Юго-Восточной Азии – достаточно уживчивые на бытовом уровне соседи.
В общем, высказывания против тех или иных народов, которые я часто слышал в Москве от в прочих отношениях вполне приятных людей, до сих пор продолжают ставить меня в тупик. Возможно, я просто не жил в столице как обычный горожанин…
А с чернокожими в Москве и вовсе общался мало. Но одного из них запомнил хорошо –некоторое он время работал чистильщиком обуви в Marriott Grand Hotel. Разговорились. С его слов, он отучился в Новосибирске на инженера-электронщика, но домой не захотел, а работу по специальности не нашел. Рассказывал, что на чистке обуви зарабатывает в несколько раз больше, чем инженер, но такая служба надоела, и он ищет профильное рабочее место. На следующий месяц вместо него трудился русский паренек, а еще спустя какое-то время отель, видимо, нашел нового негра. Так, конечно, куда бонтоннее.
Заранее изучив афиши в Интернете, почти каждый вечер в Москве я спешил в театры. Особенно трудно было с билетами в день прибытия, ведь на покупку оставалось совсем немного времени, а выбирать приходилось по остаточному принципу. Чаще всего я брал билеты у распространителей в переходах метро. Вторая трудность в первый день заключалась в сонливости, которая неизбежно наваливалась тогда, когда на сцене был разгар действа, а в Хабаровске уже наступало утро после бессонной для меня ночи. Так к своему глубочайшему стыду я засыпал в первом ряду театра Сатиры под, как мне до сих пор кажется, отчетливый укоризненный взгляд горячо уважаемого мною Михаила Державина. И это не говоря уже о том, как посапывал на широких мягких перилах ложи Большого на втором действии «Ивана Сусанина» (третье пошло поживее и я проснулся-таки).
Тонким вкусом я, увы, не отличаюсь, отдавая предпочтение легкомысленному жанру комедии. Первым спектаклем, на который меня сводили в январе 2002 года, как сейчас помню, были «Кьоджинские перепалки» по Карло Гольдони. Я хохотал до слез, и «Сатирикон» навсегда остался в списке моих любимейших театров. Между тем, самая сильная вещь, которую я там видел и которая, увы, давно выведена из репертуара, это названный самим Константином Райкиным драматическим шоу «Шантеклер» по Эдмону Ростану. Сам я скорее отнес бы эту постановку к мюзиклам.
Еще я очень люблю «Современник» и не имеющий собственной площадки «Театр Антона Чехова»… Просто люблю еще немало храмов Мельпомены. Откровенно разочаровал меня разве что театр им. Станиславского – ходил туда два раза, так во второй даже не досидел до антракта, что случалось со мной лишь дважды в жизни (еще один имел место в Хабаровске). Слава знаменитого «Ленкома» также показалась мне изрядно раздутой: слишком уж многое приносится в угоду весьма невзыскательной публики.
Конечно, я посетил далеко не все столичные театры Мельпомены. Скажем, в запечатленном на этом снимке театре Эстрады не бывал, а сфотографировал его во время теплоходной прогулки по Москве-реке в начале апреля 2002 года. Но старые театральные билеты и программки до сих пор громоздятся где-то в коробке…
В более позднее время я также полюбил концерты органной музыки, на которые чаще всего заглядывал в костел на Малой Грузинской, хотя посещал и концертный зал им. П.И. Чайковского.
Стыдно признаться, но со столичными музеями я знаком весьма слабо, отдавая предпочтение военной тематике, в частности музею на Поклонной горе и Центральному музею вооруженных сил.
В пору начала командировок я еще увлекался масштабным моделированием и с восторгом снимал «вживую» вызывающие у меня сомнения узлы бронетанковой техники. Не меньший восторг вызвал ассортимент наборов для моделистов и цены на них в столичных магазинах. На шкафу по соседству с коробкой с театральными программками громоздятся привезенные из Москвы да так и не собранные танки и самоходные орудия.
Впрочем, можно отнести к музеям и Коломенское, и Царицыно. Вообще первый парк является одним из любимейших моих уголков Москвы, а церковь Вознесения произвела на меня глубокое впечатление еще в 1993 году.
Новодевичий монастырь, начало октября 2003 года. Утром я прилетел в «Шереметьево» из Питера, а вечером уже улетал из «Домодедово» в Хабаровск, вот и заполнил паузу прогулкой по монастырю, о котором, возможно, когда-нибудь сделаю отдельный альбом.
Февраль 2002-го. Сейчас я понимаю, что тогда фотографировался не столько на фоне памятника Жукову и Исторического музея, сколько на фоне других фотографирующихся приезжих. Стандартная программа!
Тихие переулочки между Арбатом и Моховой, которые я снимал весной 2002 года. Пару лет назад я вновь прошелся теми же местам, но совершенно их не узнал – стало слишком много машин и людей. Может быть, я просто выбрал неудачное время? А раньше я любил неспешно гулять по Москве ранним утром выходного дня, когда город еще в основном спал.
Первое время высокие башни (речь идет не только о не столь уж новом Новом Арбате) вызывали у меня восхищение. Однако потом я стал присматриваться к тому, какую цену город платит своим историческим наследием строительству монструозных офисных, торговых и жилых комплексов. Нет, в плане экономики Лужков вполне компетентен, по крайней мере на фоне мэров большинства других крупных городов страны, но слишком часто мне кажется, что новое громоздится на костях попранного и уничтоженного прошлого, заслуживающего лучшего отношения. И если будет не столь уж и сложно хватиться когда-нибудь и снести башню из железобетона и стекла, на ее место все равно не вернуть утраченные уютные особняки, нарядные доходные дома и прочих безмолвных свидетелей нашей истории. Конечно, Москва в этом смысле не уникальна, тут можно привести близкий пример столицы процветающей европейской державы.
Я не буду продолжать бесплодные рассуждения на эту тему, лишь еще раз отмечу восхищение, которое вызвали у меня в начале 2000-х даже высотки Нового Арбата, не говоря уже о каких-нибудь современных «Воробьевых горах».
Мое увлечение столицей выразилось даже в покупке путеводителя по городу, маршрутами которого я не раз бродил, то таращась по сторонам, согласно рекомендациям автора, то уткнувшись носом в текст.
Теперь такую картину наблюдать уже не получится – это вид из окна северного корпуса гостиницы «Россия» в сторону Варварки, весна 2002 года.
Китайгородская стена на белокаменном основании, весна 2002-го.
С той поры первых командировок в Москву прошло уже не так мало лет. Мне все ближе и ближе ностальгические нотки «Покровских ворот», хоть я и не родился в этом городе и толком не жил в нем. Сейчас я бываю в столице все реже и реже и редко задерживаюсь сверх необходимости, редко хожу в театры и на концерты органной музыки. «Постарел» – как сказал бы я про себя сегодняшнего в двадцать пять лет, «Повзрослел» – так я скажу в пятьдесят. А Москва… она будет все такой же мудрой и такой же юной, как и в начале 2000-х, как сегодня, как и через сто лет. |
|
|
