Помню, одноклассница, каждое лето летавшая с родителями на запад СССР, поинтересовавшись расшифровкой аббревиатуры, только сморщила нос, видимо, со смесью жалости к убогости моего досуга и гордости за свои достижения опытной путешественницы. Но я не обижался, ибо и такие свои каникулы воспринимал с неизменным удовольствием.
До рубежа 80-х и 90-х годов мой опыт дальних путешествий исчерпывался поездкой с родителями во Владивосток, имевшей место еще в детсадовском возрасте. Лишь незадолго до своего двенадцатилетия я впервые совершил полет на самолете (совсем недалеко – к родственникам в шахтерский поселок Чегдомын), который вызвал у меня столь бурный восторг, что бабушка, планировавшая обратную дорогу на поезде, согласилась вновь купить авиабилеты. На следующий год я путешествовал по Амуру с другой бабушкой и к другим родственникам, проживающим в деревне Сусанино на Нижнем Амуре. Конечно, поездка на теплоходе и судне на подводных крыльях не могла сравниться с удивительными ощущениями полета, когда мир под крылом из реального сначала превращается в игрушечный, а потом и вовсе исчезает, слившись в единое пятнистое полотно… Испытать эти ощущения вновь я смог еще через год, когда мы с родителями в качестве туристов летали в Узбекистан. Вот там-то, наверное, я и обнаружил в себе просыпавшуюся любовь к познавательным путешествиям.
Для нас главный недостаток подмосковного санатория «Москвич», несмотря на всю его ведомственную роскошь (он входил в систему ФСБ), заключался в удаленном расположении и отсутствии регулярного пассажирского сообщения с ближайшей станцией электрички. Для отдыхающих жителей столицы, наверное, это было лишь достоинством, но не для хабаровчан, которых в принципе более интересовал город. Единственной связующей нитью являлся экскурсионный автобус, попасть на который даже на экскурсию было непросто – слишком уж много оказывалось желающих просто доехать на нем до Москвы. Таким образом в 1993 году мое знакомство со столицей ограничилось Красной площадью, Кремлем, Коломенским, Третьяковской галереей, Новодевичьим кладбищем и видами отдельных улиц, наблюдаемых через окно автобуса.
Менее чем через год – в апреле 1994 года – я вновь оказался в столице, даже дважды, однако не более чем проездом – основной целью путешествия был Петербург, куда я проследовал с подмосковного аэродрома Чкаловский и в обратном порядке. Знакомство со столицей в тот раз оказалось еще лаконичнее.
Следующий визит в Москву был совершен уже в студенческую пору, летом 1997 года, и вновь это был транзит, только разнообразия ради из Сочи в Хабаровск. Увиденное исчерпывалось южной окраиной города, куда шел автобус из Внуково, метро и окрестностями в принципе уже немного знакомой площади Трех вокзалов.
Затем в моих отношениях с Москвой последовал перерыв протяженностью без малого в пять лет.
Основой для него стали многочисленные служебные командировки, в которые я летал порою по три раза в месяц. Чаще, впрочем, один–два, так как банально уставал от столь частных перелетов. Получалось, что в среднем в месяц я проводил в воздухе около полутора суток чистого времени, но мне, любителю авиаперелетов, это было лишь в радость. В радость была и полная самостоятельность, с которой я тогда, наверное, еще не слишком освоился.
Отлично помню первый в новой жизни перелет в Москву. Дело было в середине января и, видимо, в продаже не оказалось билетов экономического класса, поэтому в одну сторону приглашающая организация приобрела билет бизнес-класса. Тогда хабаровская авиакомпания «Дальавиа», к нынешнему моменту давно уже развалившаяся, находилась на восходящей своего развития. На борту новенького Ту-214 меня встретили бокалом шампанского, на обед среди прочего предложили осетрину (которую я не особенно люблю, но выбрал уже потому, что она, как мне тогда казалось, лучше вписывалсь в роскошь перелета), черную икру и т.п. Кстати, как сейчас помню, билет тот (в одну сторону) стоил около девяти тысяч рублей, а перелет в экономе (так называемый полный экономический класс) обходился тогда где-то в пять с половиной тысяч.
Бомбила, похоже, сам был не слишком опытен и уверен в себе, так что довольно скоро дал мне понять, что 40 рублей – это цена километра, и начал вступать в переговоры. После этого у меня хоть как-то включились мозги и начался торг. Договорились мы до того, что он довозит меня до МКАД, там сам ловит мне машину до отеля не дороже трехсот рублей, а я отдаю за все про все тысячу пятьдесят целковых. К счастью, приключения тем ограничились. Правда, в итоге я лишился трети той суммы (не считая отложенной на проживание в гостинице), которой располагал на покорение столицы сроком в три дня, и прокатился по сумасшедшей для такси того времени цене на двух ржавых драндулетах. Сейчас, слову, тот же маршрут на цивилизованном такси от стойки обойдется несколько дороже. А бомбилу я потом еще неоднократно встречал в «Домодедово», он меня тоже узнавал и даже имел наивность что-то канючить про скидку для постоянных клиентов. На ошибках я учился довольно быстро и осваивал сначала маршрутки до метро, потом пустили «Аэроэкспресс» до Павелецкого вокзала, а затем мне стало по карману нормальное такси.
Конечно, со следующей командировки я стал одеваться куда более уместно. Длинную же дубленку постепенно перестал носить и в Хабаровске, хотя она по-прежнему висит в чехле где-то в недрах большого шкафа.
Справа можно различить знаменитую высотку на Котельнической набережной.
За что я люблю летать с востока на запад, так это за лишние часы, подаренные дню. Вылетая из Хабаровска около полудня и проведя в кресле самолета восемь часов, я оказывался в Москве в 13:00. Из-за смены часовых поясов сутки увеличивались до 31 часа. Как же много можно успеть сделать за такой день! В самолете я умудрялся и поработать, и почитать, а в столицу прибывал все равно полным молодых сил и с удовольствием погружался в суету мегаполиса. Ко сну, конечно, начинало клонить довольно рано, но с этим я успешно справлялся и нередко отправлялся спать уже за полночь, когда в Хабаровске разгорался новый рабочий день.
Зато и по утрам в Москве я, привыкший к иному ритму, просыпался очень рано, зачастую садился за работу еще до пяти часов утра, когда за окном погруженный в вату предрассветных сумерек город был непривычно тих.
В целом же московское метро мне, путь и кивают на мой плебейский вкус, нравится, по крайней мере если отрешиться от толп. Довольно скоро я научился стоять всю поездку, не держась за поручень, балансируя только на ногах, что почему-то счел признаком настоящего москвича. Хуже другое, через некоторое время я стал замечать, как меня начинают раздражать люди, громко болтающие в вагоне. Вот это уже, наверное, более характерный признак жителя города, где в общественном транспорте чаще всего хранят мрачное молчание, сидят, уткнувшись в книги, или с закрытыми глазами слушают разнокалиберные плееры. Ну что ж, вскоре и я обзавелся КПК, который позволял читать книги и слушать музыку одновременно. А еще чуть позже я уже держал в голове большую часть схемы нужных мне подземных линий.
Помню, в 2002 году, когда у меня был кирпичеобразный мобильный аппарат уже тогда порядком подзабытого в Москве стандарта D-AMPS, а операторы сотовой связи еще не установили свои ретрансляторы на большинстве станций даже внутри кольца, я не раз встречал недоуменные взгляды при разговоре по телефону в переходах, где GSM-трубки не брали в принципе. Пару раз я даже толкал любопытствующим короткие лекции про разницу в длинах волн и следующие из этого отличия затухания сигналов в преграде.
Первое время из командировок как экзотику я захватывал в багаже домой гамбургеры и пирожки из упомянутого «Макдольдса», потом перешел на конфеты (благодаря чему четко различал, где в Хабаровске продают подделки) и лишь позже – на вино из «Ашана». Но командировки становились все более редкими, задерживаться в Москве сверх служебной необходимости, как прежде, мне уже не хотелось, и я стал летать налегке и безо всякой провизии, в самом тяжелом случае с трудом запихивая в ручную кладь книги из «Библио-глобуса».
Еще за все годы я так и не смог понять, почему молвой принято приписывать москвичам аканье. Мое ухо категорически отказывается его замечать, что наводит на мысли не то о проблемах со слухом, не то о допущенных молвой гиперболах.
В общем, высказывания против тех или иных народов, которые я часто слышал в Москве от в прочих отношениях вполне приятных людей, до сих пор продолжают ставить меня в тупик. Возможно, я просто не жил в столице как обычный горожанин…
А с чернокожими в Москве и вовсе общался мало. Но одного из них запомнил хорошо –некоторое он время работал чистильщиком обуви в Marriott Grand Hotel. Разговорились. С его слов, он отучился в Новосибирске на инженера-электронщика, но домой не захотел, а работу по специальности не нашел. Рассказывал, что на чистке обуви зарабатывает в несколько раз больше, чем инженер, но такая служба надоела, и он ищет профильное рабочее место. На следующий месяц вместо него трудился русский паренек, а еще спустя какое-то время отель, видимо, нашел нового негра. Так, конечно, куда бонтоннее.
Еще я очень люблю «Современник» и не имеющий собственной площадки «Театр Антона Чехова»… Просто люблю еще немало храмов Мельпомены. Откровенно разочаровал меня разве что театр им. Станиславского – ходил туда два раза, так во второй даже не досидел до антракта, что случалось со мной лишь дважды в жизни (еще один имел место в Хабаровске). Слава знаменитого «Ленкома» также показалась мне изрядно раздутой: слишком уж многое приносится в угоду весьма невзыскательной публики.
В более позднее время я также полюбил концерты органной музыки, на которые чаще всего заглядывал в костел на Малой Грузинской, хотя посещал и концертный зал им. П.И. Чайковского.
Я не буду продолжать бесплодные рассуждения на эту тему, лишь еще раз отмечу восхищение, которое вызвали у меня в начале 2000-х даже высотки Нового Арбата, не говоря уже о каких-нибудь современных «Воробьевых горах».
Journal information